Мой первый урок английского в школе запомнился разбором русских слов типа «футбол», «баскетбол». И сообщением о том, что мальчик – это бой. Знает мальчик любой, что главное – выиграть бой. А девочек у нас называли горлинками, потому что нежны как птица горлица (это, скажем так, худенький тихонький голубочек розоватого цвета), и в английском девочка – гёрл…
Мой первый урок английского в школе запомнился разбором русских слов типа «футбол», «баскетбол». И сообщением о том, что мальчик – это бой. Знает мальчик любой, что главное – выиграть бой. А девочек у нас называли горлинками, потому что нежны как птица горлица (это, скажем так, худенький тихонький голубочек розоватого цвета), и в английском девочка – гёрл.
А школьник – пьюпл, то есть зрачок, и дело школьника – быть холмиком с глазками, который всё видит, всё слышит, всё запоминает. Ещё были слова Ear – ухо, Eye – глаз. Глаз (АЙ) пошире открывАЙ, чтобы были глаза, как ухо (ИЕ), большИЕ.
Второй урок запомнился вопросом «Чей чЕе?», то есть чей стул (Chair). И столом как плоскостью над невысоким столбом – Table. И первым столом – широченным пнём, похожим на таблетку. И бумагой – папирусом, Paper. И фразой «Санька, бери мяч» в виде благодарности (Thank you very much). И кроватью – Bed, из-за которой много бед у тех, кто в кровати встречает обед.
А третий – это нечто вообще замечательное. Пришла вторая учительница английского и начала сплетничать, поглядывая в нашу сторону и называя фамилии. Это пробудило жгучий интерес к тому, что же это они там между собой выясняют.
Дальше был провал. Какие-то задания, не оставлявшие в памяти следов. Но однажды, гуляя во дворе с ребятами из английской спецшколы, я увидела, что можно английским пользоваться просто в жизни, снежками пуляя. Уходя домой, соседка сообщила, что ей велено возвращаться не позже, чем наступят сумерки, «а зимой сумерки ранние, это вам не суммер» (Summer – лето, правильное произношение см. в словаре). Позднее выяснилось, что тьма английских слов – это практически наши: снег – сноу, ночь – найт, вода – воте, день – дей, ветер – винд, солнце – сан, сидеть – сит, нос – ноуз, сестра – систе, сын – сан, дочь – доте, волк – вулф, мышь – маус, молоко – милк, стремится– стреам, дремать – дреам (сон+мечта), кот – кет, котенок – киттен, юный – юнг, новый – нью и так далее.
Еще эпизод. Учительница предлагает прочитать упражнение, в котором 8 раз повторяется «made in…». Ребёнок, который вслед за говорящими по-немецки родителями произносит «маде ин», получает подряд 8 замечаний, всё более раздражённых, и в итоге – «2». Весь класс почувствовал себя страшно умным, потому что, не испытывая стресса (в отличие от читавшего), усвоил произношение «мейд ин» с первого же прочтения.
Дальше была библиотека. Несколько адаптированных книжек для средних классов. Застревание из-за непонятного слова случалось один-два раза в каждом абзаце. Пока ищешь слово в словаре, смысл теряется. И тут пришла подсказка: сначала надо читать словарь. Отметить непонятные слова и перечитать их снова. Ещё раз отметить непонятные слова. В результате напротив тех слов, которые хуже всего укладываются в голове, будет больше всего карандашных точек, и их легко будет повторять. А потом – читать.
И дело пошло.
Что еще помнится? Студент, который совершенно свободно читал и переводил статью из «Moscow news», и восторг его подружки. Толстенные книги на английском о поведении человека в педагогической библиотеке, аналогов которым на русском не сыскать. Упоминание о свободном владении английским в каком-то романе, который читался запоем, и из него всё западало очень глубоко. Какие-то разговоры об американских и английских радиостанциях, которые сообщают «правду об СССР». Невообразимый язык какого-то парнишки, который пользовался не понятными словами «дизайн», «супермаркет», «менеджер», «имидж», «дайджест» или фразами «ай лав ю» и «кис ми», а всякими джокер, джакузи, гламур, бартер, брокер, дилер.
А еще мы в шестом классе все как один стали писать романы, которые слушали вечерами, сидя на громадном накренившемся дереве (сейчас такие в городах не встречаются, всё вычищено), и фантастично звучал роман об английской аристократии, где все реплики подавались на языке тех самых аристократов (как его представляла наша шестиклассница). Чуть позже представилась возможность посмотреть американские фильмы, и мы решили, что наш английский – это вообще не английский. Как же мы ошибались! Английский наших шестиклашек был ближе к языку британских аристократов, чем к произношению голливудских негров.
В каком-то из старших классов, когда надежда заговорить на иностранном как на родном рассеялась, учительница вдруг велела выучить таблицу неправильных глаголов. Помню изумление от того, что глаголы легко разделились на несколько групп, в которых изменялись однообразно, так что оставалось только представить комплексы из разных действий. To cost – cost – cost, to cut – cut – cut, to hit – hit – hit, to set – set – set, to put – put – put, to let – let – let.
Если то, что много стоит, резать—бить и ставить—класть, то судьба тебе позволит с голодухи не пропасть.
Кучерявые стишки-бессмыслишки помогали запоминать группы глаголов, еще интереснее было рисовать что-то вроде комиксов. Результатом работы стало то, что на следующий день скучно-старательные сдались, им вызубрить всю таблицу оказалось не под силу, а старательные креативщики получили заслуженные пятаки. К свободному общению пятаки за глаголы не продвинули ничуть, но слегка облегчили чтение художественной литературы, где неправильные глаголы в прошедшем времени очень часто служили камнем преткновения.
В предвыпускной год кто-то сообщил, что защита диплома на английском языке дает плюс 25 процентов к зарплате. Чуть ли не на следующий день часть одноклассников отчиталась о том, что начали заниматься английским с репетитором, и довольно скоро они же стали смотреться загадочно и значимо, как будущие птицы высокого полёта. И они сейчас далеко не серые воробушки. Хотя и не орлы.
Продолжение следует…
